§ 1. На фронтах Первой мировой войны — Вопросы и задания к параграфу — 4 — стр. 14

Эдварду Глендиннингу было всего 17 лет, когда он поступил на военную службу. Он много лет служил во Франции рядовым, а потом капралом. В сентябре 1915 года Глендиннинг и его пехотный батальон перешли через вершину, захватив немецкую траншею, прежде чем контратака немцев вынудила их отступить назад.
О том периоде он вспоминал:
"...когда мы отступили (на вершину) над землей, которая была захвачена в тот день, зрелище было невероятным. Это было похоже на стадо овец, спящих в поле, и стало очевидно, что полковые носильщики, которые когда-то были оркестрантами, не смогли справиться с таким огромным количеством жертв.
Многие мужчины были еще живы, они кричали и просили воды. Они хватали нас за ноги, когда мы проходили мимо. Один здоровенный парень схватил меня за обе ноги и держал.. я собирался вынуть пробку из из бутылки с водой, чтобы дать ему выпить, и меня тут же подтолкнул сзади кто - то, сказав: "Давай, давай, мы потеряем связь с колонной впереди. Мы заблудимся".
За прошедшие годы мольбы этого человека не давали мне покоя".
"Там были люди, которые падали обратно в траншею".
После нескольких дней недоедания в изнуряющей летней жаре Турции батальон "Худ" Королевской морской дивизии готовился к атаке под Галлиполи. Джо Мюррей ждал свистка, но когда тот прозвучал, Мюррей едва успел сделать шаг. Он вспоминал: "Люди падали обратно в траншею или на бруствер. Повсюду были [разрушения]".
"За долю секунды я понял, Что он охотится за моей жизнью точно так же, как я за его".

Немецкий студент-медик Штефан Вестман был призван в армию в 1914 году. Следующие четыре года он провел в германских вооруженных силах. При штурме французской позиции Вестман столкнулся с французским капралом.
"Он со штыком наготове, и я со штыком наготове", - вспоминал он. - На мгновение я почувствовала страх... и через долю секунды понял, что он охотится за моей жизнью точно так же, как я за его".
Вестманн вспоминал: "Я был быстрее, чем он. Я отбросил его винтовку и вонзил штык ему в грудь. Он упал, положил руку на то место, куда я его ударил, и снова сделал выпад.
Я чувствовал себя физически больным. Меня чуть не вырвало. Колени у меня дрожали, и мне было откровенно стыдно".
Он продолжал:
"Передо мной был человек, французский солдат, и как бы мне хотелось, чтобы он поднял руку.
Я бы пожал ему руку, и мы были бы лучшими друзьями. Потому что он ничем не отличался меня, просто бедный мальчик, который должен был сражаться, который должен был идти с самым жестоким оружием против человека, который ничего не имел против него лично, который носил только форму другого народа, который говорил на другом языке, но у которого были отец и мать и, возможно, семья, и я чувствовал это.
Я просыпался по ночам иногда весь в поту, потому что видел глаза своего поверженного противника, врага, и пытался убедить себя, что было бы со мной, если бы я не был быстрее его, что было бы со мной, если бы я не вонзил штык ему в живот первым".